За гольцами: декабрь 2023
3 декабря, воскресенье
Так много было солнца в ноябре, а в декабре — вот, буквально в кулачок.
Это было днём. А вечером приходили прекрасные друзья и неожиданно поздравляли меня с летним днём рожденья — и это тоже хотелось взять и спрятать в кулачок.
Может, это фамилия такая у Декабря — Кулачок?
6 декабря, среда
Смотрела сегодня приём по случаю Дня независимости — и неожиданно оказалось, что мне не то чтобы интересно его смотреть, а я как будто проживаю это как что-то своё. Может быть, потому, что это мероприятие для меня — такая эссенция финскости, не чужая мне, и я даже могу сама, без комментаторов, узнать некоторых гостей, а песням, которые слышу, могу подпевать (спасибо нашим занятиям в хоре) — то есть тоже могу быть частью этой финскости. А может быть, потому, что на приёме был настоящий парад самых разных людей, что я два часа смотрела его с карандашом, зарисовывала некоторые детали и даже подумала взять в прототипы Почтессы одного человека.
Вообще интересно, как в работе пригождается самый разный жизненный опыт. За последние дни прошлась по всему тексту Бакали, чтобы наметить картинки, — и стала буквально сама себе писать тз, как делала это для художников, когда работала в детском журнале. То есть вот этот навык — писать тз для художника — так моментально и естественно проявился из прошлого, что я даже в какой-то момент задумалась, как мне точнее сформулировать задачу, чтобы художник меня понял и верно отобразил и общую картинку, и все эмоции, — совершенно позабыв, что художник в данном случае — я!
9 декабря, суббота
Сегодня у нас в клубе было чудо чеховской прозы. Читали с ребятами его «Мальчиков», где младшая сестра героя, не понимая речей господина Чечевицына, внезапно говорит:
— А у нас чечевицу вчера готовили!
И вот мы обсуждали этот рассказ, а на встрече за компанию с ребятами был младший брат, который поначалу отважно пытался выдержать наши речи про господина Чечевицына, но вскоре не выдержал и сообщил нам о том, что в мире существует такая вещь, как чечевичный суп!
А в финале встречи М показал нам целую серию собственных комиксов про Боба и Огурца, при чём самый свежий выпуск был про наш книжный клуб, про то, как мы тут тянем вопросы и отвечаем на них, а в конце этого выпуска герой читал этот самый комикс про книжный клуб! То есть мало того, что у нас на встрече было чудо, у нас была ещё и рекурсия! (Кстати, ни разу не думала об этих двух словах (чудо и рекурсия) вместе. Надо подумать, что это есть такое.)
Сделала фото с разрешения М:
13 декабря, среда
Пыталась разбить Бакалю на развороты. Поскольку я делала такое впервые, то мне показалось, что в некотором смысле этот этап похож на собирание миниатюр в цикл. Возможно, тому причина сидение на полу. Но возможно потому, что собирая тексты в цикл — выстраиваешь невидимую смысловую линию / линии за текстом. А распределяя куски текста по разворотам — выстраиваешь стилистические линии, которые будут видимы на картинках.
***
И ещё Бакаля просит играть.
Чтобы поиграть в иллюстрациях, я попробовала не просто рисовать, а рисовать и рвать, рисовать и вырезать — и соединять всё воедино, клеить и снова рисовать.
Это привело меня к самому глубокому за последнее время чувству детскости: как будто Бакаля привела меня за ручку ко всем моим бумажным куклам и их домам, которые я когда-то годами рисовала. И на этом она не успокоилась, а попросила зимних приключений — я совершенно не ожидала, что у этого текста может быть продолжение. Похоже, мне придётся писать вторую часть, где ***!
14 ноября, четверг
Слушала «Погребённого великана» Кадзуо Исигуро и поняла, что, наверное, это самый главный вопрос для любой художественной работы сегодня (и в
***
На днях услышала, как молодой, но совершеннолетний человек прочитал выражение «без бюрократических проволочек» с ударением во втором слове на первый слог. Поразительно, конечно, как такая малюсенькая деталь сразу выдаёт в человеке того, кто не является носителем, либо носителя языка, выросшего не в языковой среде своего родного языка. Как работает наш мозг? То есть когда мы ни разу не слышали какое-нибудь слово, а только читали, то при озвучании нам проще сделать его омофоном знакомому слову (бессознательно, разумеется), чем допустить вариант, отличный от привычного? Мне всё время интересно, как много смешного я ненароком говорю на финском. И через сколько слов носитель понимает, что я не носитель — где красная линия? Как ею можно управлять? Как это обратить в пользу детям-билингвам?
15 ноября, пятница
Осенью нашла на берегу деревяшку, принесённую штормом, и взяла домой.
А вчера поняла почему: это же мой Айсберг!
«Немного белый, немного серый, немного голубой».
Теперь будет жить на полке.
И никогда не растает!
Акрил, масляная пастель.
***
Хочется зафиксировать для самой себя: только за последнюю неделю один раз видела, как в одном финском аккаунте человек отсылается к классике русской литературы, слышала, как в современном финском фильме звучит песня современной российской группы, слышала, как в финском магазине звучит музыка русского композитора, и видела в группе, как люди на английском восхищаются современным танцором из России. Во всех этих случаях не было присутствия ни войны, ни санкций, ни каких-то подтекстов, связанных с ними, — просто обращение к искусству как к искусству вообще, искусству мировому.
16 декабря, суббота
Сегодня читали с ребятами короткую историю про муми-троллей и Рождество. Когда я составляла вопросы, то для меня было загадкой, почему Туве назвала рассказ «Ель» (даже специально полезла проверять, такое ли название в оригинале). А на встрече у меня из книги неожиданно (!) выпала открытка с Муми-домом — я давно её не видела, а тут вдруг посмотрела и подумала, что рождественская ёлка из рассказа — это тоже Муми-дом. Дом, в котором разные крошки и малышки находят приют. Дом, в котором они наконец-то чувствуют праздник. Ещё больше после этого текста стала любить Туве.
***
Пекка снова подарил нам ёлку.
Совершенно сумасшедшую в этом году.
Достали вчера сундук с игрушками — и я поняла, что теперь он хранитель сразу двух книжек. Потому что сундук — из «Кедрового слоника», а игрушки — из новеньких «Историй Цветного проезда».
Конец декабря
Каникулы.
Пару-тройку дней — только читала и читала, и больше ничего.
Это самая роскошная роскошь, которая только может для меня существовать!
Читала, конечно, детектив. Чтобы, как в детстве, не оторваться, и чтобы в конце обязательно все виновные были наказаны.
Детектив выбрался про писателей — «Правда о деле Гарри Квеберта» Жоэля Диккера (перевод с французского Ирины Стаф). И было о чём подумать:
«— Гарри, как передать чувства, которые сам никогда не испытывал?
— Вот в этом и состоит писательский труд. Если вы пишете, значит, вы способны чувствовать сильнее других и передавать эти чувства. Писать — это позволить читателям увидеть то, что они не всегда могут увидеть сами. Если бы истории о сиротах рассказывали одни сироты, это был бы тупик. Это бы означало, что вы не можете писать ни о матери, ни об отце, ни о собаке, ни о лётчике, ни о русской революции, потому что вы — не мать, не отец, не собака, не лётчик и не видели русской революции своими глазами. Вы всего лишь Маркус Гольдман. Если бы каждый писатель должен был писать только о самом себе, литература была бы страшно убогой и утратила бы весь свой смысл. Мы вправе писать обо всём, Маркус, обо всём, что нас волнует. И никто не может судить нас за это. Мы писатели, потому что умеем делать по-другому то, что умеют делать все вокруг — писать. В этом вся хитрость.»
Вот, это то, что меня сегодня триггерит. Потому что с одной стороны — так и есть. Любой писатель, любой художник вправе размышлять о том, что его волнует, и вправе высказываться на ту тему, которую считает для себя важной. Но с другой стороны, в этом и проблема, когда право размышлять и высказываться принимается за отправную точку. Не собственная жизнь и не собственный опыт, которые дают материал размышлять и высказываться по-своему, а просто право. Из того, что я вижу: право взять любую тему, о которой ты ничего не знаешь, погуглить — и что-нибудь написать. Право открыть онлайн-карты — и нарисовать по ним те места, в которых сам не бывал. Право взять модную мысль и нарядить её в свои образы. Но я чувствую, что эти способы не приводят к тому, что работа получается написанной не так, как умеют делать все вокруг. Ровно наоборот. Работа получается из того, что создано на материале других. Поэтому хитрость в том, чтобы в первую очередь идти и жить, а уже из жизни — из того, что увидела, услышала, узнала, почувствовала именно ты, — идти и делать по-другому то, что умеют делать все вокруг. И это не про какой-то период в жизни: до текста пожил, а после — делай. Это про образ жизни вообще.
***
Всю неделю вспоминала рождественскую вечеринку в танцевальной школе. Во-первых, потому что я даже не думала, что это то, что мне очень нужно (где вечеринки, а где я!). А во-вторых, у меня давно не было чувства проживания какой-нибудь истории «в прямом эфире», но здесь это случилось: мне довелось потанцевать (читай — пообщаться, пошутить и поймать/не поймать созвучие) с самыми разными людьми (разных культур, языков и стран), от приглашения (кто кого) до расставания, так что с вечера я уходила с ясным ощущением того, что вечеринка — это самый что ни на есть сборник рассказов, объединённых общей темой, написанных в едином стиле, но о разном.
***
Чтобы снова поиграть с Бакалей, в один вечер клеила крошечную гирлянду на ёлку для игрушек, в другой — вырезала и развешивала мини-флажки, а в третий — вязала лесенку, чтобы если игрушки захотят, то могли спуститься с полок на пол и забраться на ёлку. И чтобы, конечно, жители ёлки тоже могли размять свои косточки — спуститься с веток и пойти почитать книжки!
Сейчас на полке с моими книгами живёт Айсберг, пупс мой Саша, кубиночка, а ещё Чиполлино, который из Человечкиной страны — я в детстве построила такую на полке, из кубиков и кукольной кухни «Анютка», и много лет в неё играла. Но с миллионом переездов почти все игрушки затерялись, и я мечтаю, что рано или поздно снова соберу их всех на полке и построю для них старый новый дом...
Можно ли, если ты пишешь для маленьких, позволить себе не играть, а с холодными щеками, не выныривая из взрослых новостей и хлопот, открывать сорокалетними руками свой ноут и просто писать? Бывают, бывают мгновенные переходы и переключения. Но мне отчего-то важен сам переход: сойти с высоты своего роста, сесть на коленки, войти в эту роль, человека играющего, чтобы на самом деле писать не снаружи, а изнутри. Это то, что мне важно было всегда при письме, но, видимо, при рисовании мне это тоже нужно.
А может быть, это и есть взаправдашняя я — та, кто сидит перед полкой с любимыми историями и играет в человечков, которые отправились из своего дома «Анютка» в дальний поход.
***
И просто маленькое чудо в конце года.
Балконная гортензия, которая летом два раза распускалась и, позабытая, засыхала, в этом декабре, в квартире, принялась цвести в третий раз — пусть зелёными, но цветами. И теперь я всё время, бросая на неё взгляд, вспоминаю строчки Романа Сефа про чудо — а на самом деле про силы жить, как бы и что не. И мысленно им отвечаю: вижу, спасибо, вижу.
